Кто придумал орган...

Эту поразительную музыкальную машину, которой нет равных в мире инструментов ни по мощи, ни по богатству звуков?

Кто создал этот многотрубный оркестр в одном квадратном кожухе, оркестр, поющий, как говорит Писание, голосами человеческими и ангельскими?..

История производит его от инструментов народных и весьма древних — волынки, она же дуда, сарнай, коза или гайда; от китайского шэна, от греческого сиринкса, он же флейта Пана, от русской цевницы, воспетой Пушкиным; словом, это потомок многоствольных духовых орудий музыки.

Изобретателем органа в его виде, близком к нынешнему, — правда, водяного, — считают александрийского грека Ктесибия (I - II вв. до н. э).

Ктесибий, будучи не музыкантом, а механиком (за ним «числится» также изобретение пожарного насоса и водяных поплавковых часов), придумал свой орган — гидравлос — отнюдь не для услаждения слуха, а для изучения акустики.

Но так уж случилось, что благозвучие нового инструмента довольно быстро сделало последний любимцем античных меломанов; орган зазвучал в театрах.

---

Небольшой орган, уже с подачей не воды, а воздуха в трубы, знала Киевская Русь. Его можно увидеть в центре фрески, изображающей скоморохов, над лестницей в южной башне Ярославовой Софии.
Там же, рядом, и органист, и калькант, качающий мехи...

Начиная с XIV века, машину-оркестр приспособила для богослужений католическая церковь. Гласы ангельские в высоких нефах соборов звучали проникновенно, для многих поколений орган стал символом страстной веры, поклонения величавому Царю Небесному...

Позднее в Западной Европе начались и светские органные концерты.

Превосходным органистом был Иоганн Себастьян Бах; играл он в Лейпциге, в Томас-кирхе.

Надо сказать, особых доходов это Баху не принесло: автор сам видел памятник композитору возле помянутой церкви; шаловливый скульптор изобразил гения в кафтане с пустыми, вывернутыми наружу карманами...

Заслуженная артистка Украины Ирина Калиновская неподражаемо играет «Токкату ре-минор» Баха. Слушаю ее в пустом, лишенном публики, гулком объеме органного зала.

Звучание особое; доступен каждый нюанс, каждый отголосок звуков, возносящихся и блуждающих под готическими сводами. Воистину, эта музыка способна облагородить душу, смягчить жестокие сердца и исторгнуть слезы даже у самых черствых людей.

Действия самой Ирины Николаевны у кафедры — «пульта управления» органа — заставляют вспомнить даже не работу пилота, ведущего воздушный лайнер, а фантастические образы штурманов звездолетов.

Постороннему человеку, не-органисту трудно даже вообразить, как можно столь виртуозно владеть и несколькими ручными клавиатурами-мануалами, и, одновременно, ногами работать на педалях.

Представьте себе полдюжины роялей, «втиснутых» в один блок! Кажется, чтобы играть на органе, надо быть цирковым акробатом...

Кстати, — в отличие от рояля, гитары и любых других инструментов, наш многотрубный «герой» допускает людей в свое нутро. Между регистрами металлических и деревянных труб можно путешествовать, — конечно, в изрядной тесноте, но зато чрезвычайно интересным маршрутом.

Чем-то этот лес квадратных и круглых стволов, то крошечных, подобных росткам, то огромных, напоминает мегаполис в миниатюре, урбанистическую утопию...

Обойдя фасад большого киевского органа, подобный античной колоннаде, — по лесенке поднимаемся в святую святых... Узкими переходами ведет меня человек редкостной профессии, молодой, но чрезвычайно опытный органный мастер Дмитрий Титенко. Наверное, на Земле его коллег не больше, чем кучеров карет или капитанов парусников...

По словам Дмитрия, мы находимся не только в инструменте-оркестре, но и в инструменте-музее.

В рядах труб законсервированы и звуки духовых инструментов, ныне употребляемых, — вплоть до флейт, фаготов и даже скрипок, — и голоса музыкальных снарядов, бывших ровесниками органа, но не разделивших его долголетия. Из Средневековья донес орган звучание горнов, ныне существующих лишь на старинных фресках.

Вообще, связь чудо-инструмента с прошедшими эпохами прочна и порой трудно постижима. От мастера я услышал, что архитектура мануалов несет на себе следы знаменитых художественных стилей: ренессанса, немецкого барокко, французского романтизма...

Как это может быть? Ведь понятие стиля до сих пор связывалось для меня лишь с тем, что воспринимает глаз, — со скульптурой, живописью, зодчеством, декором, планировкой парков, наконец! Но уж точно не со звуками...

Оказывается, параллели есть, и весьма четкие. Скажем, стиль ренессанс смелее, чем прежние, осваивал пространство. И вот вам — свободная трехуровневая планировка органа! Собор в соборе, здание в здании... А форма, в свою очередь, влияет на акустику. Так зримый образ сливается со слышимым.

Величественная шеренга труб на фасаде, над кафедрой, — лишь малая часть духового «города». Почти квадратный в плане, он собрал на трех своих этажах, в нескольких мануалах и регистрах педальной клавиатуры, 3960 труб.

Самые малые из них не превышают 13 миллиметров высоты; самые большие вытянулись на шесть метров, заслоняя церковные витражи. Круглые металлические трубы выполнены из самых звонких сплавов, главным образом, оловянно-свинцовых; угловатые, в виде вертикальных ящиков, деревянные — из разных пород древесины.

Здесь встретишь и светлый распил мягкого хвойного дерева, и черный срез эбенового... От размера, формы и материала трубы зависит тембр ее звучания; от роста — высота издаваемых звуков...

— Чем выше труба, тем выше звук? — наивно предполагаю я.
— Как раз наоборот! — смеется мастер. — Обратная зависимость...

Дмитрий говорит об удивительном голосовом богатстве своего гигантского «подопечного», питаемого воздухом от мощного компрессора.

Орган способен и грохотать подобно грозе, и выводить нежнейшие трели; в его силах производить инфразвук, чрезмерно низкий для человеческого уха, и сверхтонкий ультразвук. Есть также микстурные регистры, в которых при нажатии одной клавиши звучит аккорд от трех до пяти нот...

То, о чем рассказывает Титенко, — сложная наука, требующая десятков лет освоения. Вот он вынимает из крепления деревянную, сужающуюся книзу язычковую трубу. Она прикрыта специальной откидной крышкой, а внизу установлен небольшой, но очень важный резонатор: «если бы не он, звук был бы, как у баяна или аккордеона, а так намного ярче...».

Иные орудия из духового арсенала, выстроенные ровными рядами, увенчаны объемистыми навершиями: оказывается, это копф-тромпеты, «головастики», от немецкого «копф» — голова... Поражая меня все больше, Дмитрий играет на одной из вынутых труб. И в отдельности она звучит не хуже, чем флейта!..

Наш, киевский орган имеет историю необычную. Хотя бы потому, что она кровно связана с прошлым и настоящим здания на Красноармейской, 77, где стоит инструмент. Как улитка от раковины, орган неотделим от своего зала...

Николаевский костел для общины поляков-католиков был выстроен в начале ХХ века, под руководством лучшего киевского архитектора Владислава Городецкого*.

Дерзновенный автор «Дома с химерами» был верен себе: вариации на тему средневековой готики он выполнил в самом современном на те годы материале, железобетоне...

В тридцатых годах здание использовали, как архив; во время немецкой оккупации оно изрядно пострадало; позднее, восстановленное за государственные деньги, снова служило светским целям...

В конце 1970-х к бывшему костелу пришла неожиданная и блестящая вторая молодость. По инициативе тогдашнего первого секретаря ЦК Компартии Украины, Владимира Щербицкого, здание превратили в Республиканский дом органной и камерной музыки. Снова были вложены огромные средства. Шедевр Городецкого бережно реставрировали внутри и снаружи.

Во Львове заказали мебель для зала, стилизованную под старую костельную; в Ивано-Франковской области изготовили особый паркет, в Литве сделали великолепные цветные витражи.

Истинным же алтарем храма музыки стал орган, заказанный мастерам прославленной чехословацкой фирмы «Ригер-Клосс». Его выстроили с точнейшим учетом особенностей зала на Красноармейской: размеров, архитектуры, акустики.

Улитка идеально вписалась в раковину. Инструмент зазвучал и стал знаменит. По результатам недавнего интернет-опроса, он входит в двадцатку крупнейших и известнейших органов мира.

К сегодняшнему дню зал, ныне — в статусе Национального дома органной и камерной музыки, успел открыть двери для зрителей около пяти тысяч раз. Ценителей киевского органа не счесть. Основанная первым худруком зала Арсением Котляревским, выросла плеяда первоклассных исполнителей.

Галина Булыбенко, Ирина Калиновская, Владимир Кошуба, еще имена, еще... сколь много они говорят киевлянам! С органом сливается неподражаемый голос Ольги Басистюк. Иностранные музыканты считают честью и удовольствием сесть за кафедру киевского инструмента...

— Он у нас уникальный, — чуть передохнув после игры, говорит Ирина Николаевна. — Очень хороший, и стоит в помещении с замечательной акустикой. Если его перенести в другое место, орган зазвучит совсем иначе. Мы потеряем то сокровище, которое имеем сейчас.

А что, разве кто-нибудь ведет речь о том, чтобы стронуть с места музыкальный «собор», четверть века стоящий под сводами Николаевского?!
Увы...
— Перемещение инструмента может его просто уничтожить, — резюмирует генеральный директор и художественный руководитель Национального дома, Татьяна Стахурская.

О, эта наша отечественная привычка ударяться в крайности! Шарахаемся от одной исторической обочины к другой, словно куры на оживленном шоссе.

Сначала всячески разрушаем храмы в порядке «борьбы с мракобесием», приспосабливаем их под цеха или склады, — затем, скоропостижно раскаявшись, начинаем возвращать церковным конфессиям.

Происходят новые нелепости, покруче прежних. И кочует годами, не в силах найти себе постоянное место, изгнанный из былой синагоги кукольный театр, чьи спектакли на Бессарабке безумно радовали и веселили много тысяч детей, в том числе, полвека назад, и автора этих строк.

И католическая община, по слухам, весьма немногочисленная, уже несколько лет выступающая совладелицей Николаевского костела, пытается вовсе вытеснить музыкантов из зала. Чтобы и репетиций, и концертов там не было. Чтобы и орган, столь же хрупкий, сколь грандиозный, убрать из алтарной апсиды. Из здания. А куда, — это, господа артисты, ваше дело...

И сильные люди во власти, видимо, дожив до лет, когда кое-кто пытается замолить грехи перед всеми богами, содействуют гибели чудо-инструмента. А ведь, между прочим, люди эти неоднократно бывали в Париже, где знаменитый собор Нотр-Дам де Пари принадлежит муниципалитету.

И службы церковные там чередуются с прекрасными публичными концертами, и несколько органов в алтарях услаждают слух парижан и бесчисленных туристов. В общем, Франция, которую некогда восемьдесят лет подряд (!) сотрясали революции, перевороты и баррикадные бои, сумела помудреть и сочетать интересы клира с интересами мира. А вот мы...

... Да ведь, по правде говоря, и нет противоречия между этими интересами! Только шире надо смотреть на вещи. Орган «голосами ангельскими и человеческими» славит творческое начало бытия, поет самому Творцу, пока что не приватизированному никем, ни одной конфессией!

Оттого любое посягательство на инструмент-оркестр кощунственно и безбожно. Тем более, в городе, претендующем на статус современной европейской столицы — и обладающем аж двумя концертными залами! Ну-ка, полюбопытствуйте, — сколько их в Вене, сколько в Риме?

...А рядом на Красноармейской, сотрясая окрестности гулом работ, вырастает день за днем девятиэтажное офисное здание с подземными гаражами. До стен костела несколько шагов. Бетонные ангелы на стенах плачут твердыми слезами, лепнина валится на прохожих. Мир соревнуется с клиром в давлении на органный зал. Коммерция атакует вкупе с решительными ксендзами.

...Устоит ли собор незримый, защищаемый лишь нашей любовью? Уцелеет ли орган? Или наши потомки презрительно скривятся, вспомнив о нас, слабаках, не сумевших защитить сокровища своего духа?..

---

* О Городецком и его постройках в Киеве см. «Вокруг света», № 7, 2003 г. (Прим. ред.)