Беседа нашего корреспондента Андрея Дмитрука с директором Института зоологии им. И. И. Шмальгаузена Национальной академии наук Украины, членом-корреспондентом НАНУ, доктором биологических наук Игорем Акимовым. Фото Ивана Дудкина, Алексея Онищука и Сергея Межерина

---

Наш корр. Насколько я знаю, Игорь Андреевич, с годами все чаще в пределах городов появляются дикие животные, ранее панически боявшиеся людей. Есть даже такое стихотворение: «У зимы и голода в плену, страх одолевая, как преграду, — посмотри, — все чаще братья льнут к сильному и ласковому брату»... Интересно, какие животные приходят в город и приживаются здесь?

Акимов. Дело в том, что город редко начинается сразу. Существует достаточно плавный переход от окраины, с ее низкой одноэтажной застройкой, с большим количеством садов, даже лугов, к «каменным джунглям» центра. На окраине можно встретить лисицу, енотовидную собаку...

Я сам видел однажды, как у нас, в Киеве, на Воскресенку забрел лось. Вообще, у животных нет выхода: они вынуждены сживаться с городскими агломерациями, беспрерывно расползающимися, подминающими под себя природные комплексы...

Даже центр иногда оказывается достаточно привлекательным — для тех животных, которые мало ограничены в передвижении. Например, для птиц. Наши урбанизированные дети умиляются, глядя на то, как по Днепру плавают в огромном количестве дикие утки, как они зимой плещутся в полыньях.

Вообще, надо сказать, то, что обычно вовсю критикуют экологи, — стоки промышленных предприятий, — уткам очень нравится. Днепровские зимние полыньи именно бытовым и производственным стокам обязаны своим возникновением. И утки зимуют там не только потому, что вода теплая.

Они как раз птицы очень морозоустойчивые, холод им не страшен. А дело в том, что в полыньях собирается всякая водная живность, там прокормиться зимой легче. Вспомните знаменитую «Серую Шейку», сказку Мамина-Сибиряка...

В Румынии, на Дунае, я видел огромные стаи уток, плескавшихся там, где сбрасывал свои воды мощный химический комбинат. Между прочим, я бы никому не посоветовал охотиться на уток, зимующих в полынье посреди города, — можно себе представить, чем они питаются, что у них за мясо... сплошные токсины!

Давным-давно живут рядом с людьми аисты. Если будете ехать по житомирской трассе, обратите внимание: через каждые пятьдесят метров на столбе электропередачи — аистиное гнездо. В связи с упадком сельского хозяйства химикатов на местности стало меньше, размножились лягушки; понятное дело, выросло и число аистов, питающихся ими.

В Бухаре на минаретах — многолетние гнезда аистов. У нас они могут угнездиться где-нибудь на старинной каланче, на высоком здании. Слава Богу, народ аистов не трогает, они даже пользуются каким-то мистическим уважением. Есть украинские поверья: нельзя разрушать аистиное гнездо, иначе птица подожжет хату; нельзя убивать аиста, а то умрет кто-нибудь в семье, и т. д.

Поэтому, и вообще из симпатии к этим длинноногим птицам, их жилища не только не разоряют, но даже, наоборот, помогают строить, — например, помещая на столб тележное колесо.

Наш корр. А какие еще пернатые, так сказать, проникают в человеческую среду обитания и остаются в ней?

Акимов. Ну, например, сорока. У нее короткие закругленные крылья, благодаря которым сорока хорошо лавирует среди ветвей и стволов деревьев. К ней как раз отношение не самое лучшее, особенно у охотников: чуткая сорока-белобока своим стрекотом предупреждает весь лес, что пришел человек... Это очень осторожная птица, но в последние годы она преодолевает свой извечный страх перед людьми, селится в городах.

В наших парках уже обитают такие сугубо лесные птицы, как во'роны. Кстати, их нельзя путать с воро'нами, это совершенно разные птицы: во'рон — совсем не муж вороны, а другой биологический вид... Невероятно старое, еще дореволюционной «постройки» гнездо во'ронов есть у нас в университетском ботаническом саду, на большой сосне. Возможно, кому-нибудь из этих огромных черных птиц и удалось дожить с тех пор до наших дней.

Во'рон вообще — птичий долгожитель, хотя и не живет 300 лет, это сказка; а в искусственной среде, где практически нет врагов, у него куда больше шансов, чем в лесу, достигнуть преклонного возраста... Что интересно, гнездо — «действующее»; возможно, и в этом году там родились птенцы.

А скворцы? Наверное, нет такого киевского парка, где мы бы их не встретили. Между прочим, наши европейские скворцы прекрасно себя чувствуют и размножаются в США, куда их завезли; в частности, в знаменитом Центральном парке Нью-Йорка...

Занятна история с балканской кольчатой горлицей. Знаете, такая птица с темным воротничком на шее? Начиная с 60-х годов, она вдруг начала бурно распространяться, захватывать все новые территории, в том числе и в городах; сильно потеснила привычных наших голубей... Кстати, о голубях. В зоологии они именуются каменными: их предки селились на скалах, поэтому сизари гнездятся на домах. Но ни один голубь не сядет на дерево.

А вот балканские горлицы, как вы можете заметить, спокойно сидят себе на ветвях и издают свои мелодичные стоны. Это потому, что они ближе к диким лесным голубям. Те водятся и под Киевом, но еще не решаются покинуть лес. Балканская родственница оказалась смелее, — хоть причина этого «демографического взрыва» еще непонятна...

Наш корр. Давайте поговорим о млекопитающих. Вот я, скажем, в том же университетском ботсаду лет сорок, тридцать назад кормил белок. Они очень доверчиво приходили на ограду со стороны бульвара Шевченко и ждали подачек. Сейчас белок в ботсаду нет... Отчего это так?

Акимов. Да мы сами и виноваты. Кто-то подкармливал, а большинство, может быть, гоняло, пыталось убить... Помню, видел я белок в австрийских городах сразу после войны, году в 1946-м. Тамошние белки на наших похожи мало, у них не рыжая, а коричнево-бурая окраска, и мех похуже...

Австрийцы к ним относились очень приветливо. У нас, к сожалению, далеко не всегда так. Еще малышом я наблюдал сцену в Ворзеле, в курортной зоне: бежит белка, и все кругом начинают хватать камни, с криками швырять их в нее; всех охватывает какой-то агрессивный ажиотаж...

Сейчас, слава Богу, такое редко увидишь. Наоборот, где бы ни появилась белка, люди ей постучат конфеткой или орешком; она придет и прямо из рук возьмет. Стали доверять нам белки... Видимо, экологическое сознание все-таки сделало шаг вперед. А если белки приходили куда-то и перестали приходить, — тут вина самих горожан.

Исчезновению белок способствует и то, что мы позволяем плодиться бродячим кошкам. Кошке ничего не стоит настичь белку, пока та бежит по земле от дерева к дереву. Потом, коты тоже хорошо лазают по деревьям и могут легко разорить беличье гнездо — гайно...

Наш корр. Значит, сознание у людей все же прогрессирует? Мне и самому это приходило в голову. Совершенно иное отношение к животным, чем было еще в пору моего детства, когда в книгах и фильмах о дикой природе герои значительно чаще пользовались ружьем, чем фото- или кинокамерой.

Разве что гордо фотографировались рядом с кучей убитых ими зверей. Помнится, автор одной книги об охоте, по фамилии Хантер (в переводе, между прочим, «охотник»), хвастался, что истребил за свою жизнь 1200 слонов. Сейчас это все признали бы величайшим преступлением, разве не так?

Акимов. Безусловно, восприятие природы и животных за 40-50 лет у людей поменялось. Когда-то мы детьми с восхищением смотрели трофейные фильмы, где было показано, как стрелок, грациозно отставив правую руку, целится в лоб африканскому слону; затем он стрелял, и слышен был щелчок крупнокалиберной пули, пробивающей лобную кость...

Сегодня этим вряд ли кто-нибудь восхитился, даже дети. Я вспоминаю архитектора Городецкого, о котором вы писали*. Какие жуткие фотографии в его книге о сафари! Но мы не имеем особого права осуждать тех людей, как, скажем, не вправе осуждать жестокость Средневековья. В каждую эпоху нравы сообразны настроению общества.

Наш корр. Какое место в городе, какую «нишу» занимают змеи?

Акимов. Их нередко убивают и до сих пор. Вообще, у приматов есть некий врожденный страх перед всем, что ползает и извивается, будь то безобидный уж или кобра. Это хорошо заметно на обезьянах, но, очевидно, относится и к нам...

Однажды во Вьетнаме мы видели огромного тропического червя, дождевого червяка длиной сантиметров 70-80, толщиной с палец. Так вот, этот червь всячески извивался, когда полз, и вообще старался имитировать змею, чтобы на него не напали и не съели... Но у людей страх часто превращается в агрессию: если что-то вьется по земле, надо хватать палку и лупить что есть силы!

Ящерицам в этом отношении повезло больше, к ним относятся с симпатией, и они легче реагируют на нас. Как-то, будучи на Сахалине, мы зашли в одно безлюдное место. Трава там росла по пояс, и в траве сидела ящерица, грелась на солнце. Мы аккуратненько подошли с коллегой; я дал ящерице крошку бутерброда — она съела; поймал для нее кузнечика — съела с удовольствием... Очень спокойно подпускала к себе.

Вообще, надо сказать, что, чем лучше в стране обстановка с питанием, тем приветливее люди относятся к животным. Охотничьи инстинкты сменяются другим, доброжелательным отношением. И экологическое воспитание, и образование играют свою роль. В том же Вьетнаме лет 20-30 тому назад ели все, что движется, и все, что созрело...

Отношение к живому было чисто потребительское. Теперь совсем не так, страна очень сильно поднялась, население сыто. В таких случаях выходят на первый план факторы этические, эстетические. Зверями, птицами начинают любоваться, им сочувствуют.

В Хельсинки много лебедей, и действительно очень красиво, когда они кружат над городом. Конечно, всегда могут найтись варвары, убийцы: полностью эта «порода» людей, увы, не исчезла...

Хочу несколько слов сказать отдельно о зверьках из семейства куньих. Уже давным-давно связана с городами и селится в них так называемая каменная куница, или куница-белодушка: у нее есть такая беленькая манишечка...

Я эту куницу видел сразу же после войны во дворе Софиевского собора: она обитала там постоянно и питалась крысами. Ласки, горностаи, куницы, хорьки очень часто проникают в город, поселяются на чердаках, в дуплах парковых деревьев.

Питания им тут хватает: и крысы, и мыши, и птичьи гнезда... Что же касается сельской и дачной местности, то там куньи живут сплошь и рядом. Зачем далеко ходить: под моей дачей живет ласка, и оттого в доме нет мышей. Я ее вижу только тогда, когда она перебегает дорогу...

Собственно, у зверьков нет другого выхода, как приспосабливаться к нам: человек постепенно захватывает все места обитания, все возможные экологические ниши. Хочешь выжить — будь мобильным, принимай смелые решения...

Наш корр. В начале нашего разговора вы вспомнили о лосе, забежавшем на Воскресенский массив. Неужели и крупные животные могут жить в городе постоянно?

Акимов. Нет, конечно. Кабан или лось могут забежать в черту города разве что случайно. Их может дезориентировать какая-то человеческая деятельность, напугать машина на дороге... Но условий, чтобы закрепиться, в городе для этих животных нет. Кормовая база недостаточна, да и силен фактор беспокойства. Даже если бы, скажем, люди не пытались поймать или убить забежавшего в город кабана, он бы тут не ужился.

Вепрь — животное преимущественно вечернее, ночное, ему нужны покой и свобода... Мелкие лесные жители фактор беспокойства преодолевают более успешно, особенно подвижные. Я уже говорил о некоторых. У той же сороки, которая великолепно летает, может быть гнездо в одном месте, хоть в самом центре города, а кормовая база — за несколько километров. Или взять стрижей. Это, как и голуби, сугубо скальные птицы.

Стрижи принимают городские здания за скалы и спокойно селятся на них. А корм у них вообще повсюду: это летающие насекомые. Стрижи носятся с раскрытыми клювами, хватая свою добычу на лету и тут же поедая ее. По аналогии с морским планктоном — массой мелких организмов, служащих пищей рыбам и китообразным, пищу стрижей называют аэропланктоном...

Наш корр. Несколько раз мне удавалось видеть в городской черте зайцев. Однажды я наблюдал, как здоровенный русак кормится на клумбе посреди знаменитого парка в городе Пушкине (Царском Селе) под Ленинградом. Причем, гуляющие его тревожили мало... Забегали зайцы и в наш двор в Киеве. Как вы думаете, они становятся постоянными «горожанами»?

Акимов. Никогда. В городе у зайцев нет никаких шансов на выживание; причина — в их биологии и образе жизни. Уж скорее «горожанином» станет кролик. Хоть он и похож на зайца, но есть большая разница. У крольчихи рождаются слепые крольчата, которые сидят в норе и не выходят, пока мать не выкормит их молоком. Нору обнаружить где-нибудь в зоне отдыха или в парке сравнительно трудно: детеныши вполне могут вырасти и жить в том же зеленом уголке города.

А зайчиха производит на свет зрячих зайчат, и они остаются на поверхности земли. Они, конечно, сидят, затаившись, но все-таки это не нора... И мать не сидит с ними, — она бегает. Если встретит по пути чужих зайчат, накормит их; точно так же любая другая зайчиха, пробегая мимо лежки ее детенышей, даст им своего молока, — кстати, очень жирного и питательного. Само собой разумеется, что зайцев обнаружить неизмеримо легче, и в городских условиях они не закрепятся.

Наш корр. Если помните, Игорь Андреевич, однажды я снимал для телепрограммы очерк о нутрии, которая живет на Гидропарке. Интересно, эти водяные животные — нутрии, ондатры — чувствуют себя здесь комфортно?

Акимов. Ну, о нутрии я бы этого не сказал. У нее в наших условиях зимой отмерзает хвост, — потому этот, как его еще называют, болотный бобер, вне специальных помещений вряд ли закрепится. Те, что живут на Гидропарке, наверняка сбежали из каких-нибудь питомников и долго не проживут...

Участь американской мускусной водяной крысы, ондатры, несколько легче. Она более вынослива. Ондатра питается грубыми растениями, и ее кормовые «столики» всегда хорошо видны среди зарослей. Однако, при всем росте экологического сознания, человек слишком неравнодушен к ондатровым шапкам. Так что и этим тварям в перспективе вряд ли повезет.

Часто летними вечерами, выглянув из окна или сидя на аллее парка, мы видим, как мечутся в воздухе летучие мыши. Это тоже «почетные горожане», хоть и не очень многочисленные. Они живут, главным образом, в карстовых пещерах и подземных пустотах искусственного происхождения, но могут селиться и на чердаках, и — реже — в дуплах деревьев.

Летучие мыши вообще, если так можно выразиться, «неудачники» природы: единственные млекопитающие, которые поднялись в воздух, но больших успехов там не достигли, поскольку эта среда была уже занята птицами. Прокормиться им всегда трудно. Биологи даже взяли летучих мышей под особый международный контроль; есть соглашение об их охране, у нас оно тоже действует.

Наш корр. А каковы, по-вашему, перспективы сосуществования человека и диких животных? Произойдет ли дальнейшее сближение, «сживание», взаимно уважительное привыкание?

Акимов. Возможно. Мы с вами уже говорили о том, что первая атака цивилизации на животных была ужасной: все эти массовые истребления во время сафари, безумные охоты, разрушение среды обитания... и Красная книга исчезающих видов, как могильный камень! Животный мир гибнет и упрощается. Но часть видов все-таки начинает приспосабливаться, входить в контакт с человеком.

Мы пока что не можем сделать свою среду абсолютно стерильной, там всегда найдется место иным живым существам. В любой комнате рядом с нами обитают десятки, сотни разных созданий, которые здесь поселились, не спросив нашего разрешения, — от пауков и тараканов до мышей и крыс. Когда-то все это были спутники первобытного человека, пещерная фауна, — но, как видите, приспособились и дожили до века небоскребов...

Там, где люди научились понимать и беречь природу, например, в Западной Европе, все новые виды поселяются рядом, ищут у человека защиты. Косули могут доверчиво ходить где-нибудь по газону, под балконом, олени подходят вплотную к виллам... У меня такое ощущение, что мы еще до конца не понимаем, какие у нас возможности, как у царей природы, у ее покровителей...

Многие создания уже видят в нас могущественную и доброжелательную силу. Например, достаточно часто какая-нибудь малая птица, спасаясь от сокола, бросается к нашим ногам... Пожалуй, без общества животных мы не останемся, — только жаль, что наиболее красивые и редкие виды уже исчезают, и часто этот процесс невозможно остановить.

Наш корр. Не так давно я видел в одном телевизионном фильме очень показательные кадры. В Африке, в национальном парке, где туристы ездят на джипах и фотографируют дикую фауну, самка гепарда взяла своих детенышей и перенесла их... под стоявший на месте джип. Спрятала, таким образом, от палящего солнца. Не есть ли это — зерно будущих, вполне доверительных и паритетных отношений человека и животного?

В свое время из всего звериного разнообразия наши предки выбрали себе в друзья собак и котов. Но ведь этот процесс может продолжаться! В древнем Египте были, например, прирученные журавли и антилопы; индийские раджи использовали на охоте тех же гепардов... Вы допускаете, что список друзей человека когда-нибудь пополнится, расширится?

Акимов. Вообще-то, приручая животных, человек всегда был прагматиком. Скажем, древние ацтеки охотно разводили в своих домах морских свинок. Почему? Протянул руку, и вот тебе готовое жаркое! Притом, тихие, кроткие, не кусаются, размножаются быстро, содержать их — никакого труда... А теперь наши дети играют с морскими свинками... По истечении времени практицизм отходит на задний план. Вот, и собак мы уже ценим именно как друзей, а не потому, что они сторожат дом; и котов любим не за то, что они ловят мышей...

Да, процесс приручения вполне может продолжаться. Если кто хочет новизны, пусть глянет на картину Леонардо да Винчи «Дама с горностаем»... Один сотрудник нашего института обнаружил, что дождевым потоком в сельской местности было разрушено гнездо ласк. И вот, он взял двух детенышей, маленьких, еще совершенно слепых, и стал выкармливать их молоком из пипетки.

Одна ласочка, увы, погибла, — зато вторая выросла в такую игривую, абсолютно ручную ласку, что приятно посмотреть! Буквально, не животное, а ртуть: вся искрится, переливается, смотрит глазками-бусинками... нырнет в рукав, выбежит из другого рукава; потом, стоя на лапках, с места подскакивает на полметра, играет с рукой, точно как кошка, — покусывает и царапает, но легонько...

Не надо забывать, что есть такое психологическое явление — импринтинг, «впечатывание»... Что это значит? Если взять животное в младенческом возрасте, — оно привяжется к первой движущейся вещи, которую увидит! Примет эту вещь — или это живое существо — образно говоря, за мать родную. Инкубаторские цыплята, только что вылупившись, сплошь и рядом начинают бегать за птичницей, или за кошкой, или за катящимся мячом: принимают за наседку!

Взрослый воробей совершенно не приручается; но если вы возьмете голенького птенца и выкормите его, он станет членом вашей семьи... По сути, через импринтинг чуть ли не любое создание можно сделать дружественным, родным. Если это понадобится...

Наш корр. Итак, — какие первые шаги к новым взаимоотношениям с животными вы можете рекомендовать нашим читателям?
Акимов. Самые простые. Если он живет в селе, пусть выйдет из хаты и поставит рядом столб с колесом, чтобы на нем гнездились аисты. Если рядом сад или парк, — пусть повесит скворечник... Давайте просто посмотрим вокруг и порадуемся: у нас пока что животный мир и богаче, и разнообразнее, чем на Западе!

Да, у них ходят ручные косули... но у нас этих косуль куда больше, и не надо переводить их на мясо! «Мы в ответе за тех, кого приручили», — будем чаще вспоминать эти слова Антуана де Сент-Экзюпери. Но, более того, мы уже в ответе за всю природу, которая окружает нас...