Огни погасли в храмах оскверненных,
Все стихло в городах опустошенных,
И — диво — не осталось ни зубца
На гордых башнях царского дворца

Фирдоуси. «Шах-Наме»
«Храм Кецалькоатля» (Оперенного Мотылька)

еотиуакан, расположенный всего в 50 километрах к северо-востоку от Мехико, — своего рода «дежурная достопримечательность» для гостей мексиканской столицы, имеющих хотя бы день свободного времени и минимальный интерес к местным древностям.

Приблизительно после часа езды, перевалив невысокий горный хребет, автобус въезжает в вытянутую с запада на восток долину — ответвление большой долины Мехико.

Вид из окон достаточно унылый: выжженная земля почти лишена растительности, за исключением чахлых кустиков.

Вдруг вдали возникает фантастическое видение: на фоне лиловато-коричневых гор из желтой почвы вырастают, постепенно увеличиваясь, гигантские кристаллы ступенчатых каменных платформ и пирамид. Они все множатся и множатся, пока не заполняют собой весь горизонт.

Это и есть «Место превращения в богов». Так переводится название «Теотиуакан» с ацтекского языка науатль*.

В мифе ацтеков, давших городу это имя, говорится, что в начале нынешней мировой эпохи, когда еще не было Солнца и Луны и весь мир находился во мраке, боги собрались в Теотиуакане, дабы решить, кто из них даст земле свет и смену дня ночью.

Для этого следовало превратиться в небесные светила... но стать одним из них можно было, лишь бросившись в пламя костра!

Желающих нашлось немного: тщеславный бог Теккистекатль и всеми презираемый бог-сифилитик Нанавацин.

На горе Теотескальи (это, вероятно, нынешний пик Серро Гордо, возвышающийся над долиной на севере) разожгли костер, а для претендентов построили по пирамиде.

На вершинах последних они четыре года постились и молились.

Наконец, Теккистекатль и Нанавацин, празднично убранные, приблизились к костру, в который должны были прыгнуть. Но в последний момент Теккистекатль струсил, и в огонь вошел только Нанавацин.

Он стал сияющим Солнцем, а Теккистекатль, решившийся последовать за товарищем лишь тогда, когда от костра остался пепел, — бледной Луной...