Здесь мало прохожих и ещё меньше автомобилей на улицах, зато много одноэтажных домишек и даже бывших особняков, более или менее обновлённых. Таких уголков в столице — раз-два и обчёлся. К тому же среди дня стоит тишь, которой Киев не знает и в полночь. Разве что церковные колокола ударят или кто-то за раскрытым окном слишком громко включит телевизор.


огда наша журналистская группа въехала на площадь Переяславской Рады, погода стояла примерно такая же, как, по описаниям, ровно триста пятьдесят лет назад, в январе 1654 года.

С пасмурного неба сеялся на Успенскую церковь, на высокий, массивный памятник с фигурами стрельцов и казаков, не то снег, не то дождь; мокрое рыхлое месиво было под колёсами и под ногами.

В такую погоду даже цветное кажется тусклым, — потому и красные знамёна над толпой, сбивавшейся вокруг памятника, и костюмы ряженых, готовых к представлению, не слишком бросались в глаза.

Я думал о том, как эта площадь (ещё без памятника, без аллей вокруг него, просто мощёная) выглядела тогда, в день события. Неужто серая пелена так же стирала краски? Вряд ли — ведь их было куда больше, чем сегодня.

Помост под алым сукном, вокруг него гетманская стража в синих жупанах; кругом — ждущая толпа, не в пример многолюднее нынешней, в основном состоящей из приезжих.

Толпа, одетая празднично, под разноцветными бунчуками, под значками ремесленных гильдий, хоругвями и золочёными крестами. На великую раду съехались выборные от сотен и полков, от городских магистратов, от цехов и крестьянских общин (поспольства)…

Три часа дня.

Торжественно ударяет бубен, и появляется неторопливая процессия. Плывут крытые сукном шубы и собольи шапки послов из Москвы, парадные жупаны и червонные шлыки старшины казацкой.

Взойдя на помост, невысокий, коренастый гетман с седеющими усами поднимает булаву; рядом замер дородный боярин Бутурлин. Пар из тысяч уст, но ни одного слова: слушают…