то был первый город, который я увидел в Италии, и наверное, еще и от этого было очень много сильных впечатлений.

Мы вышли на перрон, и уже необычной показалась мне эта жара и духота здесь, даже ночью, после того, как мы и днем мерзли на вокзалах в Австрии. Мы ехали из Австрии, я и мой друг Андрей, и поначалу ощущали себя очень бравыми путешественниками, пока не поняли, что мы уже в Италии и что Италия — вовсе не Центральная Европа.

Еще до нас наконец дошло, что мы не знаем итальянский, приедем ночью и надо будет где-то ночевать.

Словом, бравое настроение прошло, и последний час до Венеции я утешал себя только воспоминаниями о прекрасных Альпах, которые мы только что переезжали, таких громадных и величественных горах, какие я еще никогда не видел.

По мере того как темнело за окном, Андрей становился все мрачнее и на любую мою фразу отвечал ни с того ни с сего обвинениями в мой адрес.

Такой уж он был — если боялся, то не стеснялся, что по нему это будет заметно, а боялся он часто. Многие, если боятся, храбрятся или пытаются не подавать виду, а у него и этого не было, и если он трусил, это сразу было видно.

— Где мы будем ночевать, Василий? — спрашивал он меня. — Это была твоя идея ехать в Венецию, и теперь ты должен найти нам ночлег.

Как будто это не он вчера с восторгом расписывал Венецию и не говорил, какие мы бравые и бес-страшные путешественники. Я, конечно, не имел никакого представления, где мы будем ночевать.

Мы вышли на вокзал и пошли искать камеру хранения, чтобы оставить рюкзаки на ночь.

— Я сдам свой рюкзак, — сказал Андрей.

Когда он боялся, он обо всем, что мы собирались делать, говорил от первого лица. Этим он хотел подчеркнуть свою независимость.

Мы встали в очередь. Желтые фонари горели тускло, их свет будто тонул и бесследно исчезал в душном воздухе. Кругом были итальянцы, которых в таком количестве мы видели в первый раз. У всех был крайне жульнический вид.