1836 году в конце марта умерла свекровь Натальи Николаевны.

Траур обязывал прекратить светскую жизнь, да и беременность подходила к концу, поэтому она не выезжала.

Но, конечно, знала все новости и слухи, в частности, о Дантесе.

Его опекун Луи Геккерн, голландский посланник, усыновил красавца-кавалергарда, тот стал бароном и единственным наследником, из-за чего его шансы как жениха в петербургском свете значительно повысились.

Говорили, что он сделался самоуверен, что увивается вокруг княжны Барятинской, зачастил к ним в дом...

Но поскольку беременности лишь прибавляли Наталье Николаевне красоты (кстати сказать, красоту она унаследовала от своего украинского предка, гетмана Дорошенко), а летние лагеря кавалергардов были расположены неподалеку от её дачи, то когда в начале августа закончился семейный траур, встречи между нею и Дантесом возобновились.

Часто на них присутствовала старшая из сестёр Гончаровых, Екатерина, которой Дантес тоже нравился. Их подруга, княгиня Вера Вяземская, считала, что Екатерина устраивает эти встречи именно с целью увидеться с поклонником сестры.

…11 сентября (по старому стилю) в свои городские казармы возвращаются кавалергарды, на следующий день переезжают и Пушкины – в очередную, снятую на набережной Мойки квартиру. Начинается зимний сезон с его возможностями встреч.

17 сентября Пушкин с женой и свояченицами едет в Царское Село поздравить с именинами Софью Карамзину. Та через несколько дней сообщает брату за границу:

«Получился настоящий бал, и очень весёлый, если судить по лицам гостей, всех, за исключением Александра Пушкина... Его взгляд постоянно останавливается на жене и Дантесе».

И через месяц, уже вернувшись в город:

«Возобновились наши вечера, на которых с первого же дня заняли свои привычные места Натали Пушкина и Дантес».

Свои привычные места эта пара имела и в других домах, в частности, в салоне Вяземских, где, вероятно, настолько бросалась в глаза, что княгиня Вера, то ли жалея Пушкина, то ли боясь скандала, отказала Дантесу от дома.

А её сын Павел позднее вспоминал:

«Мне как-то случилось пройтись несколько шагов по Невскому с Н.Н. Пушкиной, сестрой её Е.Н. Гончаровой и молодым Геккерном (Дантесом); в эту самую минуту Пушкин промчался мимо нас, как вихрь, не оглядываясь, и мгновенно исчез в толпе гуляющих. Выражение лица его было страшно».

Идалия Полетика, тоже подруга Натальи Николаевны, была уверена, что за той следят.

очему Пушкин, которого доводило до бешенства одно лишь подозрение, что покушаются на его честь, терпел всё это?

Терпел оскорбительное прозвище, данное ему Дантесом («Трёхбунчужный паша» – намёк на сплетни о его близости со свояченицами), и даже прямую насмешку (Дантес, политический эмигрант, сторонник претендента на французский престол Генриха V, носил перстень с его портретом.

Пушкин как-то заметил в присутствии Дантеса, что на перстне изображена обезьяна. Тот отреагировал мгновенно: «Неужели эти черты похожи на черты господина Пушкина?»).

И, видимо, необходимость себя сдерживать и была причиной того, что Пушкин находился в состоянии непрекращающегося стресса, описанного тем летом его сестрой Ольгой Павлищевой: худой, жёлтый, крайне раздражённый; не может усидеть на месте, вздрагивает от звонка или падения предмета; не выносит детского крика и музыки; письма распечатывает с волнением.

Опасается получить анонимку?

А Дантеса не вызывает потому, что боится смерти, как и предсказано, в 37 лет от руки блондина? Или за этим блондином, как за дымовой завесой, видит кого-то другого?