елесый туман окутывает Дунай, бывшую реку дружбы, ставшую рекой печали.

Обираловка под сдвоенным названием «ООН — местные власти» продолжается на выходе из Румынии, на входе в Болгарию, на выходе из Болгарии.

Прощаясь, последний патруль, состоящий из португальцев и испанцев, с каким-то отчуждением смотрит нам вслед. Для них Югославия — это зона, куда им ни ногой…

Мы стараемся ни на что не отвлекаться, а целыми днями красим, шпаклюем, лакируем нашу любимицу, по вечерам вслушиваясь в прекрасные русские песни, которые с душой исполняет Володя Милованов.

Работа, камбуз, гитара… Дни текут медленно и, если бы не проклятая сырость, все было бы нипочем.

Сырость и холод преследуют везде, заползая в постель, сквозь ватные брюки, свитера... Караван подходит к небольшому югославскому городку Велике Градище, вросшему в низкий берег Дуная.

Кроме нас, у причалов никого, поэтому становимся напротив окон здания, в котором обитают военный комендант, полицмейстер, таможня и пограничники — все вместе. Униформа у них одинаковая, на плечах те же АКМы. Большинство носит бороды и усы.

Вид усталый, опустошенный. Таким уже ничего не страшно. Они живут в другом измерении, между живыми и мертвыми. Нет семьи в этом городе, да, впрочем, во всей растерзанной стране, где бы не было мертвых, раненых, изгнанных со своей земли, из своих домов...

На берег сходить запрещено. Власти отправляются к Филатову. Примерно через час зовут меня. То, что я слышу, приводит меня в состояние шока. Переводчик здесь не нужен. По-русски говорят все. «Югославия в кольце блокады. Нам нужны деньги — покупать медикаменты и топливо. Хотите пройти через нашу территорию — платите деньги. Украина с Югославией отношений не разрывали? Это их проблемы. С нами — разговор другой. Заплатите, пойдете дальше!

Нет — судно конфискуем, вас пошлем домой.» Альтернатива? Да никакой! Стоимость нашего прохода — 19 тысяч долларов. Ни тогда, ни после, я так и не понял — почему не 15, не 25, а именно 19... Веселая цифра!

На ватных ногах я спускаюсь с борта толкача на палубу «Одессы». Рассказываю все друзьям. Разговаривать с властями смешно. Понятие власти, закона, правды отсутствуют здесь напрочь. Закон войны действует безоговорочно. Короткий зимний день близится к концу. На палубу мы вытаскиваем стол, консервы и водку. Беседа течет неторопливо.

Спешить уже некуда. Столько труда, столько мечтаний, столько сил, и все — даром. Ничто не поможет, а посему можно и не спешить. Водка греет, дурманит… Сто граммов, еще сто. Пьем всю ночь.

Пьем много, очень мало говорим. Говорят они, я молчу. Но слышу хорошо… «Как вы, русские, могли нас предать? Как могли допустить такое? Почему? Что с вами стало?..» Больше никто не вспоминает о долларах. Все просто. Мы не трусы, и они тоже...

Утро. Прощаемся. Старший офицер, фамилии которого я так и не узнал, машет рукой. Караван идет по Югославии, по стране, в которой болят сердца и стонут души. Я вижу Филатова на мостике и улыбаюсь ему. В ответ он крутит пальцем у виска. Я рад, что получил право улыбаться.

Темный Белград прошли ночью, завтра будем проходить город Вуковар, точнее, бывший город, а теперь развалины Вуковара. Развалины появляются на следующий день. Они страшны. В реальности никто из нас такого не видел. Только в хронике времен Великой Отечественной. В Афганистане многоэтажек не было, а Чечня еще впереди! Окна светятся — насквозь, не потому, что в них горят лампы, а потому, что стена у многоэтажки только одна…

За Вуковаром постреливают. Это знают все. В караване негласный приказ — никакого света. Ни спички, ни свечки. Границу блокадной страны пересекаем в Беждане, после чего нас встречает катер ООН, и все начинается вновь.

Если раньше проверяли наличие топлива и продовольствия, то сейчас ищут оружие. В Югославии без особых проблем топливо меняют на оружие. Оружие растекается оттуда по всей Европе, значит, контроль не безосновательный.