Красив Киев со смотровой площадки, установленной под прикрытием щита Родины-Матери
Киевская берегиня
Странное существо — человек. Изменчивое. Наверное, иначе бы и не выжил на своих статысячелетних путях: чрезмерная жесткость, неумение приспосабливаться погубили многих животных, ныне известных лишь по костям...
Нет, я не сторонник беспринципности, готовности в любой миг поменять свою позицию: сегодня ликованием встречать Мессию у врат Иерусалима, а через несколько дней кричать: «Распни его!..» Настоящая гибкость — это свойство, позволяющее сориентироваться; отбросив случайное и внешнее в явлении, поймать его суть.
Говорят, Александр Гюстав Эйфель, строитель знаменитой парижской башни, на любую брань традиционных парижан, — портишь, мол, своей железной бессмыслицей мировую столицу искусств, — отвечал одним словом: «Привыкнете».
Мать-берегиня. Киев. Музей Великой Отечественной войны
Кое-кто так и не привык: Ги де Мопассан выехал из города, не в силах смотреть на «монстра», подмявшего Елисейские поля...
Но — чудо! — пары десятков лет не прошло, как Эйфелева башня стала главным символом Парижа.
Нечто подобное было и с нами, киевлянами, по мере того, как над зеленой горой у въезда на мост Патона, в местах, где, среди зарослей, мы устраивали летние пикники, стал воздвигаться Музей Великой Отечественной войны.
Сначала серый усеченный конус, затем, на нем, чудовищно громадная фигура...
В 1981 году, сразу после открытия, впервые попав к подножию статуи и увидев в ней серо-стальной блеск отраженных туч, я непочтительно сказал: «Ну, это «шаттл» на старте!» Пущенное кем-то из писателей, загуляло словечко «Валькирия».
Хотелось, чтобы недолго она простояла: мы усиленно передавали друг другу слухи о том, что музей, увенчанный статуей, «ползет», — холм не выдерживает тяжести; что-де под конус днем и ночью закачивают жидкий бетон... Позднее мистики придумали «черное излучение», якобы исходящее от скульптуры на город.
Но — прошло больше двух десятилетий, и смягчились горожане к «Лаврентьевне» (так, из-за близости Киево-Печерской Лавры, тоже называли великаншу). И привыкли-таки, притерпелись, — а к настоящему уродству ведь не притерпишься, — и, видимо, ощутили: на месте статуя. Вписалась в силуэт правобережных гор, рядом с золотоголовыми храмами.
Стала знаком Киева, не менее известным и ярким, чем бронзовый Богдан на коне против Софии...
