Чтобы  показать  собравшимся мощь  лазерных  лучей,  компьютер провел одним из них повыше цели,  и на песок с глухим гулом, встряхнув побережье, сполз целый увенчанный рощей утес.  Затем все три луча скрестились,  родив слепяще-алую звезду.  Она пылала посреди богатырской груди Уве, а тот лишь смеялся и махал рукой экспертам...

Никакого  видимого  скафандра  на  Бьернсоне  не  было,  лишь  тонкая скорлупа времяслоя,  незримый кокон,  в  теории —  непроницаемый для любых энергий.  Его не заменила бы и многометровая стальная броня...  Теперь Уве мог  спокойно  прогуливаться среди  термоядерных  взрывов.  Времяслой  был известен  давно,  но  лишь  Бьернсону  удалось  запрятать его  в  горошину карманного абсолют-аккумулятора...

...Они  обнялись возле  приемного круга и,  отстранившись,  заглянули друг   другу   в   самую  глубину  глаз.   Другие  провожающие  отошли  из деликатности.

— Скажи Сигрид, чтобы набрала к моему возвращению в лесу земляники, — сказал Уве.  —  Сейчас самое  земляничное время.  Завтра вечером,  часам к шести, я приглашаю тебя на землянику со сливками.

— Прекрасная идея, — кивнул Валентин. Безошибочное чутье подсказывало ему,  что он больше никогда не увидит своего ближайшего друга,  но Лобанов не  выпускал чувства на поверхность,  чтобы Уве,  сильный в  биосвязи,  не прочел их. — Кажется, с детства не ел такого...

Бьернсон снял руки с его плеч —  и вдруг украдкой,  быстро начертил в воздухе  «горизонтальную восьмерку»,  знак  бесконечности.  То  был  их  с Валентином заветный, принятый в детстве тайный пароль.

— Береги себя,  старый!  — не утерпел Лобанов. Голос его предательски дрогнул.

— Чтоб ты не сомневался...

     И  вот уже проникатель Уве Бьернсон,  подарив всем,  а  прежде всех — любимому другу неподражаемую свою  улыбку,  чуть  смущенную,  ясную улыбку воина  и  ребенка,  —  проникатель Бьернсон  шагает  прямо  в  сгущающийся вихревой конус прокола, в круговерть холодного света, в ничто...